Иван Аникеев: «Делаем то, что в Самаре не делает никто. Островского поставить – это мы хоть завтра. Но такого полно»

Самарский театр «KRUG_И» относит себя к андеграунду. Несмотря на то, что базируется он во Дворце детского и юношеского творчества на Куйбышева, 151, темы в спектаклях поднимают совсем недетские. Мы поговорили с художественным руководителем театра-студии «KRUG_И» Иваном Аникеевым про увлечение театром, которое не находило понимание в семье, любовь к негативным рецензиям и о мистике в особняке Наумова.

^{Иван Аникеев и его труппа. Фото и иллюстрация: Виталий Шабинский}

Вы работаете во Дворце детского и юношеского творчества (особняк Наумова) – старинное, шикарное здание. Часто подобные окружают легенды и слухи о духах, призраках. Здесь есть что-то мистическое?

Бывает что-то такое. У нас есть спектакль «Зеркало» (16+) по рассказу Валерия Брюсова. Что может быть мистичнее, чем сам Брюсов и его триллер о двойнике в зеркале? Есть мнение, что писатель увлекался спиритизмом и, якобы, пытался общаться с духами.

Так вот. Вечерами с моей актрисой Анастасией Борисовой, которая играет главную роль, мы придумывали, как оформить тизер спектакля. У нас была фотосессия с осколками зеркала, подвешенными на верёвке. В какой-то момент верёвка оборвалась, и осколки полетели на Настю и едва её не изувечили.

^{Таинственный особняк Наумова. Он же – Дворец детского и юношеского творчества. Фото: Ирина Бойкина}

Иногда у нас по непонятным причинам выключался весь свет, а потом включался. А как-то из колонки возле сцены стали доноситься обрывки разговоров. Я спрашивал у звукорежиссёра, почему так происходит. Он объяснил, что иногда колонки ловят радиосигналы.

Ещё вахтёры рассказывают, что здесь ближе часам к трём ночи слышно, как  кто-то ходит на каблуках по второму этажу. Это очень странно. Здание закрыто, и внутри никого больше не должно было быть.

У нас тут работала вахтёрша, которая несколько раз нажимала на тревожную кнопку, выходила на улицу и ждала полицию. По камерам видеонаблюдения ей казалось, что на втором этаже мелькает какая-то тень.

^{«Вахтёры рассказывают, что здесь ближе часам к трём ночи слышно, как  кто-то ходит на каблуках по второму этажу». Фото: Виталий Шабинский}

А при мне один раз было такое: я задержался допоздна. Часов в 11 сторож отлучился минут на 15 и попросил понаблюдать за камерами. Я услышал, как хлопнула дверь на втором этаже. Такого быть не могло, потому что в здании никто больше не оставался, а все двери запирали на ключ.

Что это? Призраки?

Некоторые считают, что это вполне могут быть они.

С мистической стороной понятно. А насколько эта площадка подходит театру?

Мне с детства нравится роман «Призрак оперы». В нём есть описание здания Гранд-Опера в Париже. По архитектуре, внутренней атмосфере и устройству наш Дворец на него похож. Здание с историей. В нём, есть подвалы, как в Гранд-Опера, а под ними ещё один замурованный вход на уровень ниже. Конечно, в советское время его подпортили. Здесь были, например, очень красивые барельефы, но их уничтожили.

Для театра здесь есть всё, что нужно: склады, четыре репетиционных зала, музыкальная гостиная, огромные балконы, грот, столярная и деревообрабатывающая мастерские, комната художника-оформителя, костюмерная, столовая, зал на 150 мест, тайные проходы для актёров.

Думаю, что мне очень крупно повезло. Я работаю в настоящем Дворце в центре города и на самой моей любимой улице Самары – Куйбышева. Вся моя творческая биография связана с ней. Куйбышева от площади Революции до драмтеатра и улица Фрунзе для меня – треугольник силы, который придаёт вдохновение.

^{«Мне очень крупно повезло. Я работаю в настоящем Дворце в центре города». Фото: Виталий Шабинский}

Ваш театр достаточно молодой.

Да. В 2025 году у нас будет первый юбилей – 10 лет. Началось всё в 2013-м, сразу после училища. Я участвовал в постановках, где-то мелькал. Потом поступил в институт культуры. Официально наш театральный коллектив появился в 2015 году. Сейчас мы ставим спектакли, работаем от звонка до звонка. Люди меняются, приходят новые актёры, которые родились намного позже тех, кто был в первом составе.

Каждый художник видит то, чего нет или то, что могло бы быть при определённых условиях. От этого появляется желание генерировать свой мир, в котором будут действовать нравственно правильные законы. Когда 20 человек существуют по тем правилам, которые ты придумал, ты в чём-то схож с Богом. Твои фантазии и мечты сбываются.

Вы росли в Новокуйбышевске. До появления здесь театра «Грань» сложно было ассоциировать город с культурой и ярким искусством. Как это всё попало в зону вашего внимания?

В нашей семье развлекаться, посещая театры, – это был изыск для кого-то очень богатого и того, кому нечего делать. По сути так не было принято у многих семей из рабочего класса.

В детстве я играл с шахматными фигурками, придумывал им костюмы, ситуации, отыгрывал сказки и мультики. Брал ситуации, которые мне нравились и моделировал это на шахматной доске. Потом понял, что в жизни можно делать точно также.

Какое-то время моим родственникам казалось, что у меня психическое отклонение. Это обсуждалось с детским психологом. Мол, это разве нормально, что ребёнок вырезает персонажей из бумажек и придумывает им диалоги? Может это шизофрения? Всё это пристально изучалось. А мне нравился этот мир. Он был как «дверь в Нарнию». Тогда воображение было в разы ярче, чем сейчас.

^{«Какое-то время моим родственникам казалось, что у меня психическое отклонение». Фото: Виталий Шабинский}

Почему-то я сначала думал, что буду певцом. Помню, что в первом классе учительница спросила, кем мы хотели бы стать. Тогда я сказал: «Иконой стиля». Как в моей голове родилась такая странная мысль? Другие ребята говорили, что хотят быть ветеринарами, дворниками, кондукторами. Потом я даже жалел, что сказал об этом. Мне дома говорили: «Что ж ты так позоришься? Какая икона стиля? У нас нет ни связей, ни знакомых».

Всю мою молодость родные не понимали моё увлечение театром и актёрским мастерством. Я слышал фразу: «Ты никогда не сможешь в этом реализоваться». А в 2000-х был популярен шоу-бизнес. Мне нравилась эта богемность.

Потом я узнал, что есть ещё театральное искусство. Мой первый опыт был в театре-студии «Грань». Я подружился с его основательницей Эльвирой Дульщиковой. Она меня приглашала на репетиции и читки. Я сидел рядом и смотрел, как она работает с актёрами. Эльвира познакомила меня с Денисом Бокурадзе. Тогда он был ещё просто актёром, потом стал художественным руководителем «Грани». У нас сохранилось творческое общение на протяжении многих лет.

Если не секрет, что обсуждаете с Бокурадзе?

Сейчас мы видимся редко. Раньше обсуждали то, что меня поражало. Он поставил Жан-Поля Сартра в Новокуйбышевске, в городе, где люди работают в основном на заводе или в бюджетных организациях и в театр не особо ходят. А тут – Сартр. У меня долгое время был вопрос: «А для кого он?». Как людям в Новокуйбышевске пробраться через элитарную драматургию? Меня это поразило. Большое достижение Дениса Бокурадзе в том, что он вывел провинциальный город на этот уровень.

На спектакли «Грани» попасть сложно. Многие жалуются, что билеты разлетаются в моменте. У вас с этим проблем нет?

У меня есть связи. Как мне говорил Денис Сергеевич: «Для тебя эти двери всегда открыты». Не знаю, как сейчас. Давно этим не пользовался. Стал скромнее. Решил, что, наверное, не очень хорошо пользоваться такой привилегией.

Сейчас ваши родные и близкие изменили своё мнение по поводу того, чем вы заниматесь?

Они, возможно, не понимают до конца, что я делаю. Не понимают, зачем это нужно мне и другим людям. Но они точно знают, что театр – это нечто важное, даже мной гордятся. В разговорах со знакомыми, но не при мне, хвастаются.

^{«На спектакль пришли мои школьные учителя с цветами. Мне было неловко». Фото: Виталий Шабинский}

А вы показывали спектакли в Новокуйбышевске?

Один раз. Мы привозили наш хит – «Скотный двор» (12+). На него пришли мои школьные учителя с цветами. Мне было неловко. Раньше в школе я дарил букеты на 1 сентября, а здесь уже пожилые преподаватели идут с цветами ко мне. Немного странно это всё выглядело.

Про меня в Новокуйбышевске ещё писали все газеты, про то, что это андеграундное творчество. В принципе, всё правильно. Мы отличаемся от других театров Самары.

В том числе и потому, что театр «KRUG_И» любительский?

У нас 80% людей с актёрским и режиссёрским образованиями. Это уже не вписывается в понятие любительского театра. Любители – это люди с улицы, грубо говоря. Когда человек ходит на актёрские курсы, интересуется профессией и играет почти 10 лет, это уже не любитель.

Да, у нас есть и люди без актёрского образования. Но они играют профессиональнее, чем многие выпускники театральных училищ. Они работают над ролью, умеют анализировать, владеют системой Станиславского – пускай даже интуитивно. Знать – одно, а применить на практике – совсем другое.

Вы как-то отслеживаете обратную связь от зрителя?

Люди после наших спектаклей пишут рецензии на своих страницах в социальных сетях. Иногда эти рецензии могут быть очень грубыми. И это правильно. Я очень люблю негативные рецензии. Люблю, когда кто-то не выдержал, ушёл, хлопнув дверью. Потом он пишет большую рецензию о том, что было для него «слишком».

Одно дело, когда всё хорошо, все счастливы и нечего вспомнить. Когда ты обескуражил зрителя, выбил его из эстетики – это надо заслужить.

Считаю, что искусство должно быть провокативным. Большая ошибка думать, что оно обязано абсолютно всегда быть выученным, красивым, без острых углов. Почему мне иногда не нравятся классические оперы и балет? Я знаю, что там увижу. Там нет ничего живого. А если меня что-то оскорбляет и выбивает из колеи, то это даёт рост. Для меня искусство должно быть таким.

^{«Не люблю так называемых «критиков». Фото: Виталий Шабинский}

Если все отзывы на спектакли положительные, то они тормозят рост и развитие театра?

Иногда хочется услышать что-то нелестное, потому что ты, когда всё замечательно и восхитительно, теряешь интерес. Ни у кого нет задачи сделать плохой спектакль. Просто иногда что-то не складывается. Получаешь потом негативную рецензию, начинается полемика. И в спорах рождается истина. А если говорят что-то негативное про актёров, я всегда их отстаиваю.

Но я не люблю так называемых «критиков». Театральная критика, обзоры на кино и прочее требуют узконаправленного образования и большой насмотренности. А в реальности этим может заниматься журналист, который сначала написал про прорвавшуюся трубу, а потом идёт и анализирует сложный современный спектакль. Ему кажется, что «он его по-своему понял». Многие делают это шаблонно, как в институте. Когда я читаю такие холодные рецензии, вижу, что институт критики постепенно вымывается.

В Самаре же есть журналисты, которые много лет пишут про культуру и не занимаются коммунальными авариями. И они уже в этом направлении достаточно, скажем так, прокачанные.

Приведу пример моего «любимого» критического приёма, который видел в газете «Культура». Молодой режиссёр ставит известную пьесу. Выдержка из текста рецензии: «В 1982-м году был такой спектакль в Москве…». Критик вспоминает, как это было, а потом пишет про новые приёмы, и как всё подано по-другому. Я всегда думаю: «Зачем?».

Театральное искусство должно реагировать на то, как сегодня живут люди. Сейчас они получают больше информации, время для них идёт быстрее. Людям хочется, чтобы всё скорее развязалось и сложилось. Это та данность, с которой мы должны работать.

В институте учат, что театр должен быть живым, неподкупным, реагировать на происходящее за окном. Но, к сожалению, многие продолжают использовать то, что изобрели в 1970-х годах при соцреализме. Это очень портит театральное искусство. Оно уже другое, сложнее, с изменившимся языком повествования. Существуют, допустим, спектакли без сюжета, нелинейные, которые не вписываются в привычное понимание.

В институте педагоги часто посмеивались надо мной, когда я говорил, что хочу поставить спектакль на автомойке. Мне кажется, что это место, которое идеально подходит для театра: поднимающиеся поверхности, вода, сливы, занавески, щётки, свет. Это всё про новые впечатления, новые ощущения.

^{«Некоторые говорят, что Аникеев – это тот режиссёр, который может показать спектакль где угодно». Фото: Виталий Шабинский}

Вы в итоге решаетесь на эксперименты?

Некоторые говорят, что Аникеев – это тот режиссёр, который может показать спектакль где угодно. Например, с Музеем модерна мы придумали форму спектакля-выставки, когда в действия актёров добавляют мысли, которые заложены в той или иной экспозиции. Недавно был проект, посвящённый костюму Самарской губернии XIX века. Наши актёры брали отрывки из газет той эпохи и отыгрывали ситуации прямо во время выставки. Это было интересно. Оказывается, что театр – это не только, когда ты сидишь в бархатном кресле и смотришь на сцену. Ты можешь стать участников постановки, она может происходить вокруг тебя. Зрители сегодня к этому готовы.

У нас есть спектакль полностью сгенерированный нейросетью. Суть была в манифесте нейросети, которая обращалась к людям. Зрители сидели в телеграм-чате и переписывались друг с другом, оставляли комментарии по ходу действия.

А ещё у вас есть формат подкаст-сериала.

Это плоды моей педагогической деятельности. Я подумал, что школьникам был бы интересен формат аудио-сериала, куда можно интегрировать навык художественного слова. Эта история отличается от аудио-спектакля, при прослушивании которого ты понимаешь условия , в которых происходит действие. У нас же нет описательных моментов, много звуко-шумового оформления. Поэтому ты в воображении дорисовываешь локации, в которых происходит действие.

Аудио-спектакль – чисто советская традиция. Художественный подкаст начали делать в Голливуде. Я подумал, что мы подзабыли эту практику. Надо пользоваться тем, что известные режиссёры придумали давно. В 1930-е годы режиссёр Орсон Уэллс решил взять «Войну миров» Герберта Уэллса, собрал своих актёров в Хэллоуин и транслировал действо в формате репортажа: как будто бы его участники являются очевидцами приземления марсиан. Началась паника, люди стали скупать оружие и еду, куда-то пытались уехать, образовались пробки на выезде из города.

^{«Островского поставить – это мы хоть завтра. Но такого полно». Фото и иллюстрация: Виталий Шабинский}

Когда в вашем театре ждать премьер?

В феврале ожидается версия «Короля Лира», которая называется «Мой папа – Лир» (16+). Спектакль по мотивам трагедии Шекспира от лица трёх дочерей. Это женский взгляд на проблему отцов и детей. Весной выходит триллер «Нечто» (18+) по одноимённому фильму Джона Карпентера. В общем делаем то, что в Самаре не делает никто. Островского поставить – это мы хоть завтра. Но такого полно.

Фото обложки: Виталий Шабинский