Худрук «СамАрта» Денис Хуснияров: «Эта сцена – из будущего, и что-то такое из будущего на ней должно идти»

Денис Хуснияров для Самары – человек совсем новый, успел поставить здесь только один эскиз в фойе театра «СамАрт». Почему режиссёр, объездивший всю театральную Россию, согласился на предложение возглавить самарский театр, как, по его мнению, должен поменяться «СамАрт», и зачем гулять по два-три часа по Самаре. Это лишь малая часть вопросов, которые Ксения Аитова обсудила с Денисом Хуснияровым, когда готовила это большое интервью.

Что ты понял про Самару за несколько недель здесь?

Понял, что здесь очень сухо и много пыли. Хотя странно, Волга же – огромный водоём в центре города. Начал бегать по набережной, это приятно. Ещё не купался, но хочу.

Впервые ты прилетел в Самару в 2018 году на круглый стол «Золотой Маски». Расскажи о самом первом впечатлении от города тогда?

В 2018-м я тоже бегал по набережной, купался один на пустом пляже. Было хорошо. А во второй раз приехал в конце августа 2022 года на лабораторию в «СамАрт», тоже хорошая пора стояла. Самара – отличный город, с историей. Мне нравятся все эти купеческие дома, улочки... Местами немного обветшавшие, но есть атмосфера, есть своё лицо у города.

Знаю, что недавно ты переехал на новое место.

Да, нашёл замечательную квартиру прямо у набережной, на улице Ленинградской. В первые недели в Самаре я исходил весь центр и понял, что хочу жить рядом с Волгой.

Любой самарец, мне кажется, хочет жить рядом с Волгой. А насколько важен был сам город, когда ты соглашался возглавить театр здесь?

Очень важен. Челябинск, куда меня тоже звали – такой прямо суровый, заводской город. Я там выпустил три спектакля, и все зимой.

А Самару, получается, зимой ни разу не видел?

Да, ни разу. Но Челябинск у меня прямо сассоциировался со снегом и бесконечным морозом. И, конечно, аргументом в пользу «СамАрта» была в том числе и Самара.

Часть интервью мы записывали чуть раньше, в ужасную погоду – метель была, ветер. И ты сказал: «Классно, самая питерская погода». За что ты вообще Питер любишь?

Да вот за эту погоду и люблю.

Да ладно?

Да, я обожаю слякоть и взвесь. Легко дышится, ум свежий. Обожаю бегать в такую погоду. Конечно, метели там суровые, пронизывающий ветер. Это никому не нравится. Но в целом я люблю Питер больше пасмурный, чем солнечный.

А ты считал когда-нибудь, в каких городах России был или ставил спектакли?

Не помню точно, но их очень много.

Больше тридцати?

Больше пятидесяти даже. Не во всех ставил, но в большинстве. И спектакли свои в какой-то момент решил посчитать. Просто для интереса, не тщеславия ради. «Отец»* в Уфе в Национальном молодежном театре был 57-м.

А по родной Перми есть ностальгия?

Вообще нет.

В каком возрасте ты уехал?

В 24 года. До 20 лет вообще какая-то бессмысленная жизнь была. Я не был никак связан с творчеством. И в 20 лет пошел поступать в Пермский колледж искусств и культуры на актёра. Прошёл все туры, а с последнего всех взяли, кроме меня.

Набирал педагог Александр Александрович Фёдоров. Как потом оказалось, не взял меня из-за «ярко выраженной национальной внешности»: «Что ему играть?». Зато мои документы перебросили на режиссёрский, потому что там был недобор мальчиков. А я не знал тогда вообще, что такое режиссура. И первый год ещё продолжал верить, что буду артистом.

Педагоги настойчиво повторяли, что мне надо заниматься режиссурой. Я тогда реагировал на это агрессивно. Но после второго курса внял советам, не стал доучиваться и поступил в Пермский институт культуры на курс к Виктору Афанасьевичу Ильеву. И ещё два года там провел. Это была очень крутая мастерская. Львиная доля того, что я понимаю в профессии – оттуда.

Но в итоге через два курса понял, что если серьезно заниматься режиссурой, надо учиться в Москве или в Питере. Подмухлевал, сочинил что-то в канцелярии, чтобы сделать заверенную копию аттестата.

Знал я тогда только ГИТИС в Москве и Театральную академию в Питере. Позвонил, узнал, что в Москве набирает курс Марк Захаров, а в Питере – пять человек. Решил поступать к Захарову. И вдруг в последний момент в билетной кассе меня осеняет, что не везде примут копию аттестата. Звоню в ГИТИС – не принимают, а в Питере принимают. Вот такая банальность определила, куда ехать. И в 2004 году я впервые оказался в Питере.

Таких разочарований, как провал при поступлении на актёрский, много ещё было?

Нет, дальше я везде поступал с первого раза. И даже с актёрским всё к лучшему получилось. Вот ты спрашивала про Пермь… Эти четыре года, с 20 до 24, дали мне понимание, что нужно заниматься режиссурой.

Какая зона сейчас в «СамАрте» кажется тебе самой проблемной? Стройка?

Нет, стройка идет своим чередом. Самая проблемная зона, по-моему – репертуар театра. Спектакли, мягко говоря, «устали», причём давно. Проблема в структуре проката – он устроен по бродвейской системе блоков. В марте вот десять спектаклей «Обыкновенного чуда»* прошли подряд. Бедные артисты!

Я понимаю – Бродвей. Там собирается команда, два месяца каждый день играют одно и то же, и всех распускают. Но здесь репертуарный театр. И мне кажется, зрительский интерес от этого тоже страдает.

На «Обыкновенное чудо», тем не менее, билетов не было задолго до премьеры.

Ну это же не показатель. И зритель не видит разнообразия, когда берёт билеты, и спектакли умирают. Играется блок, и в следующий раз это же название поставят только через четыре месяца. За это время кто-то уйдет в декрет, кто-то – из театра, оставшиеся актеры подзабудут, что там было, и через четыре месяца мы будем играть не спектакль, а воспоминание о нем. Качество от этого заметно страдает.

Проблема ещё и в том, что в основном спектакли в сегодняшнем репертуаре не ставились для этой сцены. Они переехали из старого здания. И из этой большой, современной, воздушной сцены приходится делать маленькие «кабинетики». Нужно пополнять репертуар, и чем быстрее, тем лучше.

Серьёзная перестройка репертуара требует больших средств. А «СамАрт» никогда не был богатым театром.

Мы разговаривали и с Александром Борисовичем Фетисовым (заместитель председателя правительства Самарской области), и с Ириной Евгеньевной Калягиной (министр культуры Самарской области) – они настроены очень серьезно. В том числе поэтому я и решился, увидел у них желание всё здесь перезапустить. Устав переделали, финансирование, естественно, тоже поменяется.

До тебя ведь были какие-то репертуарные планы?

Да, Александр Сергеевич Кузин будет ставить «Поминальную молитву». И мы смогли найти окно в графике у Галины Зальцман (номинант «Золотой Маски»-2021). Она будет работать параллельно с Кузиным с актёрами, которые не заняты у него. Премьеру планируем на 15 октября, название пока обсуждаем.

К концу года хотим выпустить новогоднюю историю. Сам я осенью должен начать что-то репетировать, но пока сложно сказать, что, я этим еще не занимался.

До предложения из «СамАрта» у тебя было желание где-то осесть?

Нет, но стало интересно попробовать. Это классный театр, просто сейчас пока немного спящий, и есть амбиция, вызов даже: а удастся ли эту машину немножко подвигать? Удастся – хорошо. Здесь же были Шапиро, Хайруллина, Праудин, Цхвирава – хорошая история, классно её продолжить.

Были другие варианты?

Мне предлагали незадолго до этого пойти в Брянцевский ТЮЗ (в Санкт-Петербурге) – я отказался. Потом было предложение из Челябинской драмы. И на третий раз я сказал себе: «можешь, конечно, до бесконечности отказываться, но хотя бы попробуй».

Конечно, у худрука много ответственности, здесь хватает административных сложностей. Это немного поднапрягает. Но я на это выделил время.

До лета мы занимаемся чисткой структуры, организацией работы отделов. А к осени, думаю, всё наладится, и я смогу репетировать. А вообще, кстати, могу и ничего не ставить.

Вот как раз хотела спросить, планируешь ли оставаться «играющим тренером»?

Я думаю, все ждут моего спектакля, но мы договорились с коллегами, что он будет через год. В марте 2024 года у меня должна выйти премьера, которую начну «разминать» осенью. Мне кажется, надо поставить спектакль, чтобы артисты про меня поняли что-то как про режиссёра.

Чем «СамАрт» отличается от других театров, в которых ты работал?

Мне кажется, что такой площадки, я имею в виду зал и сцену, нет больше нигде. По крайней мере, в провинции ни в одном театре я такого не видел – настолько оборудованной, настолько современной, настолько воздушной сцены. Здесь нет портала, подъёма, кулис, занавеса – вот этого всего, нам привычного. Меня поначалу это даже испугало, а потом я стал думать, что это такая задача, неизвестность. Я не знаю пока, как к этому пространству примеряться.

Правда, и не видел ещё ничего, что было выпущено уже на этой сцене. Мне кажется, она немного похожа на пространство Новой сцены Александринского театра, но здесь круче. Полностью убирается весь амфитеатр в стену, и получается такое «футбольное поле», оснащённое всем. И на такой площадке нужно уходить от классического приёма «сцена-зал», хочется придумать что-то другое. Эта сцена – из будущего, и что-то такое из будущего на ней должно идти.

Каким ты видишь «СамАрт», допустим, через пять лет?

Я думаю, что это такой мультитеатральный центр – большая агрегация с тремя абсолютно разными сценами. Мы сегодня ходили по стройке, и я увидел пространство нового здания: фойе, первый этаж, второй – там просто какой-то бесконечный воздух, высоченные потолки, площади. Это не то театральное пространство, к которому мы привыкли.

И ещё там будет летний внутренний дворик, который тоже можно будет использовать для проектов. Хочется, чтобы там кипела жизнь. Будет кафешка в фойе, чтобы после спектакля можно было посидеть или днём зайти, как в Александринке или Электротеатре.

А на той сцене, которая сейчас у нас есть, нужно делать спектакли-праздники в духе Уилсона (известный театральный режиссёр). Свет, музыка, всё красиво, дорого-богато – Бродвей, короче.

Опять мюзиклы?!

Да, пока не построили ещё две сцены, у нас нет выхода. Этот зал нужно использовать для тех форматов, для которых его создали. А пока ощущение, что спичечный коробок ставят в IT-пространство. Думаю, на средней сцене, где 250 мест, основой репертуара будут драматические спектакли. А на третью, на 120 мест, поедет «Эскиз-театр», вся эта экспериментальная история.

Про какие сроки сейчас можно говорить?

В апреле 2024 года нам обещают сдачу здания «под ключ». За четыре месяца я предложил сделать три работы одновременно – по одной на каждой сцене. И тогда сентябрь будет таким месяцем премьер. Но это пока мечты. «Золотая Репка» тоже на осень 2024 года запланирована.

«Эскиз-театр» остается в прежнем виде?

Да, пока в фойе. Хочу в каждой лаборатории набирать новые эскизы. И оставить этот проект параллельно вечернему прокату. Днём играть, например. И чтобы эскизы шли так, как они были сделаны на лаборатории. Всегда, когда я доделывал эскиз, из него уходила жизнь. А когда он такой сыроватый, зритель как будто накоротке с актёрами, как будто наблюдает за процессом, а не за результатом. После все ещё и на обсуждение остаются. Мне кажется, это очень хороший формат, его не надо менять.

Что с Мастерской Анатолия Праудина?

Анатолий Аркадьевич недавно приехал, мы обсуждали планы. Мастерская его тоже остаётся, конечно. Я хочу сделать её показы даже более официальными, с отдельным репертуаром. Но пока не знаю, что из этого выйдет.

У тебя есть идеал театра? Образец?

Да-а, конечно. Мне очень нравится, как настроена система в БДТ (Большой драматический театр в Санкт-Петербурге). Я ставил там пару спектаклей и восхищаюсь тем, как работает этот творческий завод. Там очень круто внутри, очень! Например, у каждой премьеры есть выпускающий режиссёр. Он запоминает всё, что я говорю, и потом следит, чтобы спектакль не начал разваливаться.

И ещё есть продюсер, который договаривается обо всем, что нам нужно. Например, я говорю, что мне нужны съёмки во дворце в стиле позднего классицизма. Он спрашивает, какие нужны цвета, и назавтра приносит фотографии апартаментов, которые нашёл. Кто этим должен заниматься в театре? Обычно никто не знает. А здесь продюсер, который прикреплен к постановке. Крутейшая система.

Чем для тебя измеряется успех театра?

Не знаю, можно ли считать мой опыт в Набережных Челнах успехом, но для меня это именно такая история. Когда я пришёл, проблемы были почти во всём, но артисты  были классные. И произошло то, что должно происходить в театре, чтобы успех возник – диалог между режиссёром/худруком и труппой. Какая-то химия образовалась, мы вдруг стали говорить на одном языке – 20 человек труппы в маленьком зальчике на 150 мест.

У нас были непритязательные амбиции. Просто стали «ковыряться», и из этого вдруг что-то стало разрастаться, нас стали приглашать, возить, какой-то интерес появился. Критики поехали, режиссёров хороших я старался привлекать. Надеюсь, что такая химия с труппой образуется и в «СамАрте».

Какие у тебя впечатления от труппы?

Очень хорошие. Вижу, насколько актеры обучены и заряжены. Я очень рад и отчасти поэтому и согласился на этот театр. Конечно, будем доукомплектовывать труппу, потому что прибавятся ещё две сцены. Мы уже договорились с минкультом, что число артистов вырастет с 43 до 60.

Что ты думаешь про репертуар и про целевую аудиторию? Учитывая, что «СамАрт» – это Театр юного зрителя.

Была идея переименоваться в «молодежный театр». Так было бы точнее. Но тогда в Самаре будет два театра с одинаковыми названиями. Думаю, 12-15 лет – наш целевой зритель. И семейные истории – тоже наше направление.

Честно говоря, я никогда не работал целенаправленно со школьной аудиторией. Ставил «Последних» в Уфе и столкнулся с тем, что приходит полный зал зрителей от 12 до 16 лет. Горький и дети – это испытание. Найти язык для разговора с ними, мне кажется, очень интересно. Не хрестоматийный, не заезженный. Много же современной драматургии для этого возраста и прозы, скорее, наверное, европейской.

В своё время я сделала несколько интервью с самарской легендой Петром Львовичем Монастырским. И поняла, что он вообще никогда в себе не сомневался. Это обязательное качество для режиссёра?

Я всегда в себе не уверен. Но этого никто не должен знать.

Для тебя это такой «движок»?

Да, конечно. Мне кажется, это очень важно. Нужно всегда быть немножко неуверенным. Но с артистами на репетициях у меня это отключается. Иногда даже тиранить начинаю. Но глубоко внутри временами бывает такое ощущение, как будто я всех обманул. Как будто не должен заниматься тем, чем занимаюсь.

Это же классический синдром самозванца.

Да! Причем это не кокетство.

После почти 60 спектаклей?

Мне кажется, как только я выйду из состояния «ну не знаю, сейчас попробуем» в состояние «ну да, я уже всё могу», всё закончится. А так есть хороший мотиватор.

Насколько для тебя важная эмоция «страх»? Часто ли ты боишься, что ничего не получится?

В работе страх у меня отключается. Есть такое понятие – «проводник». У групп захвата, которые работают с террористами, специально тренируют отключение сознания. Через тебя проходит энергия, она не задерживается, ты не даёшь ей застрять на обработку.

Что-то из восточных практик.

Это нужно, чтобы работать на опережение. У меня что-то подобное на репетициях. Как будто в забытьи фигачишь, фигачишь, фигачишь. Три часа репетиции проходят, и ты не успеваешь осознать, как и что делаешь. И часто сознание возвращается даже не после репетиции, а уже после премьеры.

Я всё время мечтаю о десяти часах вечера после премьеры. Тебя отпускает, всё выветривается, и начинаешь понимать, что ты сделал, и получилось ли.

После премьеры ты на адреналине или без сил?

Без сил. Выдох, туман рассеивается, постепенно начинаешь уже ясно видеть проделанную работу. Минус, конечно, в том, что ошибки тоже видишь уже после. Через два-три месяца что-то меняешь, переделываешь.

Да вообще я к этой профессии отношусь не как к самовыражению, а как к самоизучению. Наверное, и спектакли больше для себя ставлю, чтобы понять, а какие ещё во мне есть качества? А что бы ещё вот такое узнать? И каждый автор для меня как учитель.

У меня был один год, кажется, 2018-й, когда ставил одного Льва Толстого. Потом раз, и устаешь от писателя.

У тебя есть режиссёрская мечта?

Нет, у меня нет вот этого пресловутого «портфеля». Мне кажется, это неправильная стратегия. Важно начать диалог с театром. И если мы друг с дружкой сговоримся, то в этот диалог включится и зритель. Просто сказать: «Я хочу поставить “Три сестры”». А вдруг театр не готов, или у него нет возможности, нет артистов? Поэтому я приезжаю, сижу несколько дней в театре, смотрю репертуар, смотрю на зрителей, гуляю по городу, рассматриваю артистов и начинаю видеть в них распределение спектакля, который потом предложу.

Про «СамАрт» пока не понял ещё?

Вот-вот уже, на подходе.

Что тебя подпитывает? Кроме пробежек.

Люблю гулять долго один. Последнее время, год, наверное как, могу просто ходить часа два-три по городу, разглядывать архитектуру, людей. Ну и слушать книги при этом.

А музыку?

Нет, я не меломан совсем. Конечно, знаю и люблю многое, но чтобы «провалиться» в музыку и кайфовать – нет. В автомобиле, если езжу, тоже ничего не играет. Для меня музыка – профессиональный инструмент, она для спектакля. А просто для настроения перестал включать.

Фото: Лилия Файзуллова