Главный дирижёр Самарского театра оперы и балета: «В оркестре существует правило: все в один момент должны забыть про проблемы»

Стать наставником, другом и авторитетом – главная и крайне сложная задача, которая стоит перед управляющим оркестром. Поговорили с главным дирижёром и художественным руководителем Самарского академического театра оперы и балета Евгением Хохловым о воспитании, юношеском протесте и «химии» с музыкантами.

«Учительница по скрипке уходила курить прямо во время занятий. Видимо, её не устраивала моя трактовка»

Ваш папа Дмитрий Хохлов - народный артист России, художественный руководитель и главный дирижёр Государственного академического русского оркестра имени Андреева. В вашей семье музыкальное образование было строго обязательным?

Родители никогда не заставляли ни меня, ни моего младшего брата заниматься музыкой. Брат, например, связал свою жизнь с политологией и философией – сейчас работает в законодательном собрании. Да, музыкальная школа была в нашей жизни, но близкие никогда не говорили, что мы обязаны туда ходить. Они, наоборот, старались нас заинтересовать через развлечения.

Помню нашу маленькую квартиру в Санкт-Петербурге: половину большой комнаты там занимал папин рояль. Вся жизнь строилась вокруг музыкального инструмента: на нём стоял телевизор, под ним хранили книги. Папа играл «Ноктюрн» Шопена, а после - учил нас. И это не было скучно - мы воспринимали это как весёлую игру. Всё это я теперь переношу и на свою дочь.

А как именно?

В этом году ей исполнилось семь лет. Она стала серьёзно заниматься музыкой: играть на фортепиано и ходить в хоровую школу. Подготовка к музыкальной школе, тяжёлый портфель, домашние задания - всё это сильно отталкивает детей. Повезло, если есть хотя бы какая-то зацепка: любимый педагог или предмет. Это значительно упрощает задачу.

Учителю и родителю важно поймать момент и не дать ребёнку заскучать. Я пытаюсь заниматься с дочкой дома так, как ей интересно. Например, она играет правой рукой, а я левой. Дочь часто спрашивает, как у меня так быстро получается, а я отвечаю, что это дело времени.

У вас, как и у вашей дочери, первый инструмент - фортепиано?

Перед поступлением в музыкальную школу мой папа дал совет: «Скажи, что ты хочешь играть на фортепиано». Но при встрече у меня спросили: «Скрипка или виолончель?» Я так растерялся, что выбрал первое. Да и с первым наставником мне не очень повезло: учительница по скрипке уходила курить прямо во время занятий. Видимо, её не устраивала моя трактовка.

Страшные мучения закончились, когда мой папа попросил заменить мне педагога и музыкальный предмет. Я стал учиться игре на фортепиано, и у меня неплохо получалось. Параллельно с музыкальной я пошёл в первый класс обычной школы. Нагрузка была серьёзной. Родители много работали, и мне приходилось иногда присматривать ещё и за младшим братом, водить его в садик.

«Обидно, когда ты занимаешься нелюбимым делом»

Поступление на исторический факультет это был какой-то протест?

Ближе к концу школы мне показалось, что моё будущее слишком предопределено. О чём мечтали мои сверстники? Кто-то хотел поступить в медицинский и помогать людям, кто-то - пойти в школу менеджмента. А я как-будто плыл по течению. Я понимал, что так не должно быть.

Вам вообще нравилась история?

Да, мне были интересны история и литература. И я решился пойти на исторический факультет педагогического университета имени Герцена.

Что сказали дома?

Я думал, что меня уничтожат. Но папа всегда говорил, что мы сами должны определиться, чем хотим заниматься по жизни. Родители восприняли мой выбор с пониманием.

Уже через полгода в университете я осознал, что вылетаю из музыкальной орбиты и лишаю себя части своей жизни. Я продолжал ходить на репетиции и концерты в филармонию, а однажды был на занятии у дирижёра, профессора Елизаветы Кудрявцевой в консерватории. Внутри этого здания был другой мир, и я понял, что мне действительно нужен именно этот мир.

И вы отчислились с исторического?

Не сразу. Было сложное время. Около двух лет я совмещал учебу на двух специальностях, готовился к поступлению в консерваторию. Поступил я, кстати, сразу на второй курс и уже после этого отчислился с исторического. До сих пор думаю, что, наверное, так и должно было быть. Например, в Европе молодым людям дают больше времени на самоопределение. Ведь выбор профессии – это очень важный выбор. Обидно, когда ты занимаешься нелюбимым делом. 

«Работать в театре после реконструкции – как собрать автомобиль самостоятельно – необычное впечатление»

Как так получилось, что вы из Санкт-Петербурга переехали в Самару?

До этого я ещё успел поработать в Минске. Там познакомился с Александром Анисимовым, который в 2011 году возглавил театр в Самаре и пригласил меня дирижёром в Самарскую оперу. Я много хорошего слышал о Самарском театре оперы и балета и его традициях. Для меня это была отличная возможность влиться в новейшую историю театра. Работать в театре после реконструкции – как собрать автомобиль самостоятельно – необычное впечатления.

Уже в первый год я выступил дирижёром постановщиком балета «Шопениана» (6+) и оперетты «Летучая мышь» (12+). Прошло шесть лет, в силу обстоятельств Александр Михайлович покинул пост в Самаре, а театр на тот момент уже набрал серьёзный постановочный темп. И тогда главным дирижёром назначили меня.

Это было неожиданно?

Не думаю. К тому моменту я получил первую премию в Италии на конкурсе оперных дирижеров. Но всё равно очень сильно переживал и не чувствовал, что до конца готов к назначению.

Но труппа меня приняла в новом статусе. Через некоторые время директор театра предложил ввести ставку художественного руководителя, и я стал совмещать два поста. Это логично, когда главный дирижёр определяет художественную политику театра. 

Дирижер - диктатор или всё же друг для оркестрантов?

Знаете, он и брат, и друг, и диктатор, и учитель, и наставник, но никак не враг. Если ты сам в себе не уверен, ты никогда не заставишь людей тебе верить и идти за тобой. Человек может быть профессионалом, но по каким-то причинам не способен донести мысли до музыкантов.

Стоит помнить, что все приходят на репетицию с разным настроением: кто-то расстался со своей второй половинкой, а они сидят в одном оркестре, у кого-то ребёнок заболел, а у кого-то, наоборот, глаза горят от счастья. В итоге ты получаешь 70 разнозаряженных людей.

Важно, что в оркестре существует правило: все в один момент должны забыть, что существуют какие-то проблемы. Людям нужно «провалиться» в музыку. И вот тут во многом от дирижёра зависит, произойдёт ли та самая «химия» или нет.

Если я не ошибаюсь, вы самый молодой главный дирижёр в истории Самарского театра оперы и балета. Для вас это достижение?

Я не изучал этот вопрос, но думаю, что да. У меня прибавилось ещё больше ответственности и задач. Особенно в тот момент, когда я принял этот пост и все дела. Тогда у театра были трудности с финансированием, удержать оркестр было крайне трудно. Благодаря поддержке губернатора, сегодня мы стали получать достойные зарплаты. А тогда, я составил план того, что хотел бы сделать на новом посту. Необходимо было укрепить труппу и омолодить её.

Сейчас мы на 70% перезагрузились. Оглядываясь назад, могу сказать, что почти всё задуманное удалось воплотить в реальность. Кроме зарубежных гастролей - по объективным причинам.

Ещё одной важной задачей было получение театром имени Шостаковича. Я считал, что тогда у него появится своё лицо, потому что аббревиатура САТОБ, например, совпадала с Саратовским академическим театром оперы и балета. А вот театр имени Шостаковича один не то, что в России, а во всём мире.

Сейчас моя мечта, чтобы в Самару приезжали слушать Шостаковича. И мы стремимся поставить всю музыку для театра, сохранить всё наследие этого композитора. Это должно быть на таком уровне, чтобы к нам ехали и из Москвы, и из Владивостока. Это сложная, но очень благородная цель.

«Я выхожу и становлюсь спиной к публике: всё, что у меня есть в этот момент - музыка и оркестр» 

Мы встречаемся в ваш выходной день…

У меня выходных почти нет. Понедельник – это день, когда нужно решать административные вопросы. В это время труппа отдыхает после спектаклей субботы и воскресенья.

Всегда ли для вас спектакли - это событие? Или это со временем превратилось в обыденность?

Если эта работа превращается в 36,6, то она тебе не нужна.

Бывает такое, что просто не хочется выступать?

Если честно, да, бывает. Не очень люблю дирижировать без репетиций, мне всегда хочется более глубокого погружения в материал, но переключаюсь, когда я выхожу и становлюсь спиной к публике: всё, что у меня есть в этот момент – музыка и оркестр. Это моё здесь и сейчас.

Конечно, бывают и такие выступления, когда ты неважно себя чувствуешь. Это сильно выбивает из колеи, и твоя задача – быстро найти силы, что-то поменять и увлечь всю труппу.

А есть ли в вашей работе место импровизации?

Её рамки ограничены. Мы можем немного менять темп, характер игры, где-то больше выдерживать паузу, и публика реагирует: «как это необычно прозвучало!». Мы хорошо чувствуем эмоциональную связь со зрительным залом. Бывает так, что играет тихая музыка, и люди боятся даже громко дышать. Или после спектакля до первых аплодисментов стоит гробовая тишина. Вот эти моменты для нас - высшая похвала.

Самарская публика сильно изменилась за время вашей работы?

Публика развивается вместе с театром, растёт с каждым новым произведением. И мы всегда стараемся давать спектакли «на вырост». Этот рост проявляется в суждениях, в избирательности репертуара, в смелости высказывать своё мнение. Я периодически читаю такие отзывы в социальных сетях.

У самарской публики есть одна особенность – она очень добрая, отзывчивая и  где-то даже снисходительная. И это очень ценно для всех работников театра.

Фото: Лилия Файзуллова